Новая рубрика на сайте nigil.ru c простым и понятным названием — РЕПОСТ. Её необходимость возникла давно — в сети иногда встречаются тексты, которые хочется процитировать полностью, от буквы до буквы. Вот такие тексты и будут размещаться в этой рубрике. Без злоупотребления — так как таких текстов не так много.
Первым будет текст из ЖЖ anarh_oren: Павленский — не революционер и не художник
Можете считать меня ретроградом и охранителем (которыми я, безусловно, не являюсь), но в акции Павленского я не вижу ничего — ни революционного (что для нас является определяющим), ни эстетического. Один товарищ в восхищении прокомментировал акцию с поджогом дверей Лубянки, мол, если все будут это делать, то будет революция. Такое отношение является отражением поверхностного взгляда на революцию как на «майдан» — политтехнологию со спецэффектами. Но майдан — это не революция, а ее имитация в интересах, далёких от народных, майдан – это не смена формации на другую, это не прорыв в будущее (о чем я подробно писал более года назад). Собственно майданом и грезит Павленский (он уже жёг покрышки в Петербурге). Как Майдан является профанацией революции, так и акция Павленского является профанацией прямого действия. Он не смог пойти ни по пути Тхить Куанг Дыка, ни по пути Маринуса ван дер Люббе.
С точки зрения политического акционизма по отношению к акциям «Войны» выходка Павленского — шаг назад. «Хуй» на мосту напротив Литейного, 4 был умной, изящной, по-настоящему творческой акцией — и потому народ её понял, воспринял и полюбил. А теперь вот имеем банальный поджог в качестве «современного искусства». Тем более по отношению к всё той же «Войне» — это опять же вторично: «Война» поджигала автозак, подходила к делу опять же технически и творчески. Стиль «Войны» заключался в высмеивании Системы, тем самым утверждалось превосходство маленькой революционной группы над Левиафаном государства. Стиль Павленского заключается в навязывании государству садомазохистских отношений, «я наказываю сам себя, накажите меня еще больше», его взгляд не сверху вниз, а снизу вверх, из подчиняющегося положения.
От «Войны» Павленский отличается еще одной негативной чертой — своим нарциссизмом. «Война» во главу угла ставила чистое действие, «Война» проповедовала стиль активной безличности, «Войной» мог стать каждый, потому для них так важно было не попадаться на акциях, «красиво» уходить, по-возможности не оставляя следов (благодаря чему в последствии их адвокаты выигрывали дела у следствия). Для Павленского важен он сам, важно то, как он выглядит, а не то, что он делает, действие для него вторично, поэтому оно всегда так примитивно — самоувечье, поджог и т.д. Павленский занимается публичным самолюбованием и с явным удовольствием передаёт себя в руки прессы и ментов – собственно ради этого все его перформансы и проводятся. В общем, Павленский – эксгибиционист, а не художник.По сравнению с акциями ныне запрещенной НБП (запрещена решением суда в 2007 году), акции Павленского даже не два шага назад, а падение в пропасть – собственно это пропасть между столичной либерально-богемной оппозицией и народом. Дело даже не в том, что Павленский вторичен и по отношению к акциям нацболов: Макс Громов зашивал себе рот иголкой и ниткой лет так на 15 раньше. Дело в том, что НБП, первая партия нацболов, является родоначальницей российского же политического акционизма. Разумеется, Бренер, Кулик, Мавроматти и прочая пиздобратия, мы всё это проходили, но именно нацболы превратили акционизм в метод политической мотивации и сумели с его помощью достучаться до народа – со всей своей безупречной эстетикой, тоталитарной и бунтарской одновременно. Для самих нацболов политическое и идеологическое наполнение акций, естественно, абсолютно превалировало над художественным. Что не мешало акциям быть красивыми – это получалось само собой, что в искусстве подобного рода является «высшим пилотажем». Одно то, что башня Морского клуба в Севастополе, захватывалась под музыку Баха, говорит о многом. Здесь нет нужды перечислять все акции НБП. Стоит лишь сказать, что они были поняты и приняты народом и по форме и по содержанию, будь то символические атаки на одиозных персонажей или захваты административных зданий и символических объектов. Примет и поймёт ли народ поджог Лубянки и мошонку, прибитую к Красной площади? Сомневаюсь.
Павленский своим эксгибиционизмом вызывает отвращение не только к самому себе. Он порочит такое важное для революционера понятие как «самопожертвование». В своё время мы много спорили с ребятами из «Войны», с Олегом и Лёней, о том, зачем нацболы идут в тюрьмы. Сами оказавшись в тюрьме, они поняли: Савинков, описывая эсеров-бомбистов, прибегает к такому выражению «принять схему действенной жертвы». Именно это делали и делают нацболы. Можно назвать это «сатьягракхой» (Ганди), можно «революционным самоубийством» (Хьюи Ньютон). Именно революционное самопожертвование, готовность во имя цели положить на алтарь борьбы свою жизнь и свободу, Павленский пародирует своими перформансами.
Его акции-пародии символизируют кроме того болезненную слабость и немощь оппозиции в России. Понятно, что речь идёт о либералах, именно этим для них Павленский и дорог, они безошибочно считывают его как своего, чего не скажешь о нацболах или «Войне». Но совместными усилиями официозных и либеральных СМИ эти качества – немощь и болезненность – транслируются на всю оппозицию. Сопротивление через образ Павленского представляется делом психически и физически неполноценных людей. Собственно в профите конце концов оказываются все – «художник», «оппозиция» и режим, с которым они якобы борются.
В заключение нужно ответить на вопрос, который могут нам задать любители Павленского: «где же ваши акции? Сделайте лучше!» Акционизм мы, товарищи, проходили, он дал нам необходимый тип активиста, и, безусловно, акции прямого действия ещё будут. Но важно понимать, что нельзя сделать революцию, бесконечно делая перформансы. Революция – это не поджог и не театральное представление, революция – это организация, дисциплина, упорная, методичная работа, которая «будет сделана и делается уже».
